«Сюрреалистам бы понравился Интернет»: интервью с Еленой Гальцовой. Расскажите, пожалуйста, подробнее о «сакральном»

Основные научные положения, сформулированные автором на основании проведенных исследований:

  1. Специфическая вненаходимость театра в культуре сюрреализма (если воспользоваться словами М. Корвена, «театр - корабль-призрак сюрреализма». Théâtre en France. T. 2. P., 1988. C. 336). Значение сюрреалистической драматургии определяется через ее проекции в последующую, уже не-сюрреалистическую драматургию. Сюрреалистическая драма - это, прежде всего драматургия для чтения, что отразилось в ее публикации в первых периодических изданиях группы Бретона.
  2. Сюрреалистическое «удвоение» мира, воплощенное в теории сюрреальности/реальности обладает имплицитной и эксплицитной театральностью. Это подтверждается возможностью ее ассоциаций с теориями А. Арто и Р. Витрака, разработанными в связи с Театром Альфред-Жарри.
  3. Идея анти-индивидуального и коллективного творчества приводит к своеобразной театрализации быта и самого творческого процесса в сюрреализме, что отражается в сюрреалистических перевоплощениях, масках, симуляциях и играх.
  4. Основные категории сюрреалистической эстетики - «грезы», «юмор», «красота» разрабатываются сюрреалистами с использованием театральной метафорики, которая, в свою очередь, может быть как результатом спонтанной и произвольной поэтической ассоциации, так и отсылкой к различным источникам - от трудов Ф. Ницще и З. Фрейда до произведений Д.М. Синга.
  5. Поиски новой визуальности, характерные как для словесных, так и для изобразительных искусств сюрреализма, приводят, в частности, к созданию новых форм поэзии, в которых сочетается вербальное и изобразительное начала (что делает сюрреалистов предшественниками современной визуальной поэзии), осмысляемое самим авторами как театрализация или «мизансцена» поэзии и изобразительных искусств. В свою очередь, такое понимание подтверждается и возможностью применения к данному явлению понятия избыточности театрального знака, являющегося одним из необходимых признаков театральности в семиологическом смысле этого термина.
  6. Будучи за пределами определенных жанров, сюрреалистическая драматургия отличается постоянными ассоциациями с самыми различными театральными жанрами - от комедии дель арте, елизаветинской драмы, мелодрамы, символисткой драмы, до гран-гиньоля, бульварной драмы и др., - а также с ритуалом. Эти отсылки, выраженные как в прямой, так и (чаще) в пародийной форме, обеспечивают, в конечном счете, большую степень сценичности пьес, вызывая у зрителя первоначальную реакцию узнавания, хотя в дальнейшем это узнавание может оказаться и обманчивым.
  7. «Театр слова» - центр притяжения всей сюрреалистической драматургии, построенной и функционирующей в большей степени по принципу поэзии, нежели драмы. Крайним вариантом этого феномена является буквальная театрализация слова, в его фонетических и графических аспектах.
  8. Тематическим продолжением «театра слова» являются пародийные образы книги в сюрреалистических драмах, отражающие попытки обозначения культурного синтеза.
  9. 9.Будучи воплощением театральности в театре par excellence, метатеатральные формы выражают особое отношение к проблеме существования, в чем несомненно сказывается влияние пьес Л. Пиранделло. Будучи, как правило, элементом, создающим симметричные жесткие конструкции, метатеатр в сюрреализме зачастую принципиально асимметричен, представляя собой бесконечное нагромождение форм, подчас вне всякой мотивации, что подчеркивает его принципиальную открытость иному - вне-театральному миру.
  10. «Театр картин» (восходящий к традициям драматургии XVIII в.) - на первый взгляд, парадоксальное явление в сюрреалистической драме, тяготеющей к «театру слова». Парадокс объясняется благодаря буквализму в представлении «картин». Но это возвращение к «театру слова» происходит на новом уровне, приближаясь к понятию «иероглифа» А. Арто.
  11. Проблема соотношения «конкретного» («предметного») и «абстрактного» («беспредметного»), являющаяся одной из глобальных для культуры авангарда с начала ХХ века, решается в сюрреалистической и дадаистской драматургии в специфических представлениях о телесном, которое выходит за пределы вербального, и одновременно соотносится со сферой слова.
  12. Всеобъемлющее мифологическое сознание, а также его «имитация» (термин Ю. Лотмана и Б. Успенского), воплощенные в художественной системе сюрреализма, приводят к созданию «новой мифологии». Ее драматургическая реализация представляет собой аналог «ритуала», что, с одной стороны, сближает сюрреалистические поиски с теорией А. Арто, с другой, открывает новые возможности в разработке драматургии и театральных зрелищ (например, «театр абсурда», «хэппеннинги» и др.).

1. Театральные эксперименты Луи Арагона // Вестник Московского университета, серия 9, Филология. М., № 1, 1992. - С. 41-38. – 0,75 п.л.

2. Semé а tout vent: le surréalisme en dictionnaire // Critique, Paris, N 608-609, 1998. - Р. 1027-1039. - 0,75 п.л.

3. Символизм в эстетической программе Андре Бретона // Искусствознание. М., № 1, 2001. - С. 418-433. – 1 п.л.

4. « Le nouveau roman russe » // Critique. Paris, N 644-645, 2001. - P. 73-85. - 0,75 п.л.

5. Между сюрреализмом и коммунизмом: история «московской» рукописи Тристана Тцара «Сюрреализм и литературный кризис» // Вопросы литературы. М., N 6, 2004. - С. 195-209 – 1 п.л..

6. Tranches du réel sur la scène moscovite // Critique. Paris, N 669-700, 2005. - P. 713-726. – 0, 75 п.л.

7. Charisme et déshérence. Du Théâtre d’Art de Moscou à la galaxie Stanislavski // Critique. Paris, n 713, 2006. - P. 815-826. – 0, 75 п.л.

8. Жанровое своеобразие французской сюрреалистической драматургии // Искусствознание. 2008, № 2. - С. 254-281. – 2,5 п.л.

9. К вопросу о теории прекрасного во французском сюрреализме // Обсерватория культуры. 2008, № 2. - С. 118-124. – 0, 75 п.л.

10. Мифы и их театрализация во французской сюрреалистической драматургии // Вопросы театра. 2008, № 3-4. – 2 п.л.

11. К проблеме театральности в литературе французского сюрреализма: «перевоплощения», «маски», «объективизация» // Вестник Московского государственного университета, серия 9, Филология. М., 2008, № 6. – 0,5 п.л.

12. Концепции «реальности» / «сюрреальности» и театральная эстетика Андре Бретона // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. М., 2008, № 9. - С. 207-217. – 1 п.л.

13. Театр слова во французском сюрреализме // Известия Российской академии наук. Серия литературоведение. М., 2008. № 6. – 1,75 п.л.

Статьи по теме диссертации

14. «Сюрреалистическая драматургия Ж. Югне и Ж. Неве» // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения. М., 1994. - С. 118-129. – 0,75 п.л.

15. «Критика и клиника» // Новое литературное обозрение. 1995, № 13. - С. 401-403. – 0,25 п.л. (рец.)

16. «Проблема мифа у французских сюрреалистов» // Соросовские лауреаты, М., 1996, т. 3. - С. 28-36. – 0,75 п.л.

17. «Сюрреализм» // Словарь культурологии. ХХ век. СПб.: Академический проект, 1997 (переиздано в «Энциклопедии культурологии» СПб.-М., 1998) – С. 455-460. – 0,5 п.л.

18. Calligraphie du corps dans Nadja de Breton // Genèse textuelle, Identités sexuelles. Paris: Du Lérot, 1997. – Р. 75-85. – 0, 75 п.л.

19. Le Desespéranto. Utopie de l’écriture universelle chez Tzara et Breton // Mélusine. N 17, 1997, Lausanne: l’Age d’Homme. - Р. 275-292. – 0,75 п.л.

20. На грани сюрреализма. Франко-русские литературные встречи: Жорж Батай, Ирина Одоевцева и Георгий Иванов // Сюрреализм и авангард. М.: ГИТИС, 1999. – С. 105-126. – 1,5 п.л.

21. Клиническое безумие и игра в теории французских сюрреалистов // Вестник филологического факультета Института иностранных языков в Санкт-Петербурге. 1999, № 1. – С. 32-33. – 0,2 п.л.

22. Сюрреалистические симуляции. (О некоторых особенностях концептуального творчества французских сюрреалистов, связанных с проблематикой клинического безумия, игры и марксизма» // Вестник филологического факультета Института иностранных языков в Санкт-Петербурге. 1999, № 2-3. - С. 68-83. – 0,75 п.л.

23. Политика «черного юмора» // Книжное обозрение «Ex Libris НГ». 11.11.1999. – С. 2. – 0,3 п.л. (рец.).

24. Хронологический очерк жизни Ж. Батая и комментарии // Жорж Батай. Ненависть к поэзии. М.: Ладомир, 1999. – С. 571-613. – 4 п.л.

25. Два варианта пьесы Жака Барона «Стойкие путешественники». О некоторых семиотических аспектах рукописи сюрреалистической драмы // Языки рукописей. СПб: Канун, 2000. - С. 213-231. – 1,2 п.л.

26. Театр Жана Жене // Жан Жене. Строгий надзор. М.: ГИТИС, 2000. С. 455-472. – 1 п.л.

27. Autour d’un inédit “moscovite” de Tristan Tzara. Article et publication du texte de Tzara « Le surréalisme et la crise littéraire » // Mélusine. Lausanne: L’Age d’Homme, № XXI, 2001. - Р. 295-317. – 1,75 п.л.

28. Les pièces de Paul Claudel en Russie dans les années 1910 et 1920 // Cahiers d’histoire culturelle « Les voyages du théâtre. Russie/France ». Tours, № 10, 2001. – Р. 75-98. – 1,75 п.л.

29. Fox-trot avec Jean-Paul Sartre: « La P… respectueuse » et « Nekrassov » en URSS // RITM - Recherches interdisciplinaires sur les Textes modernes, Numéro spécial: Etudes Sartriennes. № 8, 2001. - Р. 221-252. – 2 п.л. (Отрывки из статьи опубликованы в статье « Nekrassov en U.R.S.S. » dans J.- P. Sartre. Théâtre. Paris, Gallimard, bibl. de la Pléïade, 2005, p. 1481-1482)

30. Le jeu du signifiant, ou le théâtre surréaliste à la lettre dans « L’Ephémère » de Vitrac // Surréalisme et pratiques textuelles. P. : Phénix éditions, 2002. – Р. 31-46. – 0,75.

31. Racine (s) de « L’Impossible ». Sur la phénoménologie du non-dit chez Georges Bataille // Regards/mises en scène dans le surréalisme et les avant-gardes. Leuven, France, Peeters, 2002. - Р. 149-170. – 2 п.л.

32. Автоматическое письмо» // Художественные ориентиры зарубежной литературы ХХ века. М.: Наследие, 2002. - С. 194-219. – 2 п.л.

33. Три театральных эксперимента Антонена Арто // Начало. № 5, 2002, М.: ИМЛИ РАН. - С. 278-284. – 1 п.л.

34. Общественный договор о насилии // Иностранная литература. М., 2002, № 8. - С. 273-276. – 0,3 п.л. (рец.)

35. Между футуризмом и модерном: двуязычное издание Аполлинера // Иностранная литература. М., 2002, № 11. - С. 259-262. – 0,3 п.л. (рец.)

36. Французский сюрреализм: проект абсолютной трансгрессии и понятие «черного юмора» // Кануны и рубежи. М.: ИМЛИ РАН, 2002, т. 2. - С. 338-349. – 0,8 п.л.

37. Философия «золотого века» французской семиотики // Вестник Московского Университета, серия 9, Филология. М., 2002, № 4. - С. 144-147. – 0,3 п.л. (рец.)

38. Паническое зазеркалье Фернандо Аррабаля» // Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход… М.: Текст, 2003. – С. 185-189. – 0,3 п.л.

39. Аспекты освоения живописи символизма в эстетике Андре Бретона: случай Гюстава Моро // Символизм в авангарде. М.: Наука (Научный совет РАН «Историко-теоретические проблемы искусствознания». Комиссия по изучению искусства авангарда), 2003. - С. 380-391. – 0,8 п.л.

40. Письмо и жертвоприношение // Начало, М.: ИМЛИ РАН, № 6, 2003. - С. 25-52. – 2 п.л.

41. Философская проза и драматургия Жан-Поля Сартра // Жан-Поль Сартр. Тошнота... М.: АСТ, 2003. – С. 5-18. – 1 п.л. Комментарии к данному изданию – С. 677-716. – 3,5 п.л.

42. Les mythes et la pensée mythique dans la dramaturgie surréaliste: discontinuité et continuité des structures de la représentation théâtrale // Les Mythes des avant-gardes. Clermont-Ferrand: Presses universitaires Blaise Pascal, 2003. – Р. 331-346. – 1 п.л.

43. Иронический классицизм Альбера Камю // Альбер Камю. Посторонний… М., АСТ, 2003. - С. 5-16 – 0,75 п.л. Комментарии к изданию - С. 771-778, 794-795.- 1 п.л.

44. La traduction de « L’Annonce » par Olga Sedakova // Bulletin de la Société Paul Claudel. Paul Claudel en Russie. Paris, 2004, N 174. – Р. 58-60. – 0,2 п.л. (рец.)

45. Теория «патологического» творчества в работах П.И. Карпова // Русская теория 1920-1930-е годы. Материалы 10-х Лотмановских чтений. М.: РГГУ, 2004. – С. 304-310. – 0,8 п. л.

46. 10 статей для словаря «Западное литературоведение ХХ века. М.: Интрада, 2004. - С. 48-49, 68, 83, 171, 179-180, 216-217, 236, 359, 462. – 2 п.л.

47. Лаборатория авангардистской мысли: «Критический словарь» журнала «Документы» // Превратности выбора… М.: РИО МГК., 2004. - С. 60-87. Повторная публикация в сб. Предельный Батай. Спб.: издательство Спб университета, 2006. - С.63-88. – 2 п.л.

48. 11 статьей для « Dictionnaire Sartre ». Paris: Honoré Champion, 2004. - Р. 68-69, 139, 140-141, 185, 225, 349-350, 372, 383-384, 402-404, 470-471, 501-502, 523. – 2 п.л.

49. Les avant-gardes européennes dans la jeune Russie soviétique // Russie France Allemagne Italie. Transferts quadrangulaires du néoclassicisme aux avant-gardes. Paris: Du Lérot, 2005. - Р. 179-195 – 1 п.л.

50. Parallèles dadaïstes dans les avant-gardes russes // Les Dossiers H. Dada circuit total. Lausanne: l’Age d’homme, 2005. – Р. 363-372. – 1 п.л.

51. Дадаистский коллаж и его параллели в литературной теории русского авангарда (А. Крученых, И.Терентьев, И.Зданевич, С. Шаршун) // Русский авангард 1910-1920-х годов. Проблема коллажа. М.: Наука (Научный совет РАН «Историко-теоретические проблемы искусствознания». Комиссия по изучению искусства авангарда), 2005. - С. 274-288. – 1 п.л.

52. От Диониса к Дианусу: о некоторых аспектах восприятия эстетики Фридриха Ницше в творчестве Жоржа Батая // Искусство versus литература. Франция-Россия-Германия на рубеже XIX-XX веков. М.: ОГИ, 2006. - С. 386-404. – 1,25 п.л.

53. «Записки из подполья» в парижском театре ужасов Гран-Гиньоль // От текста – к сцене. Российско-французские театральные взаимодействия XIX-XX веков. М.: ОГИ, 2006. - С. 29-47. – 1,25 п.л.

54. «Чайка» Маргерит Дюрас // От текста – к сцене. Российско-французские театральные взаимодействия XIX-XX веков. М.: ОГИ, 2006. С. 240-253. – 1 п.л.

55. Введение к сборнику «От текста – к сцене. Российско-французские театральные взаимодействия XIX-XX веков» (совм. с М.-К. Отан-Матье). М., ОГИ, 2006, с. 7-18. – 0,5 п.л.

56. Театр картин Роже Витрака // Театр художника. Материалы лаборатории режиссеров и художников театров кукол под руководством И.Уваровой. М., 2006. - С. 47-53. – 0,75 п.л.

57. Les Voyageurs debout, une pièce oubliée de Jacques Baron // Les Oubliés des avant-gardes. Chambéry: Université de Savoie, 2006. - Р. 207-220. – 1 п.л.

58. Du spleen à la danse. Paris dans La Pension Maubert de Valentin Parnak // RITM – Recherches interdisciplinaires sur les Textes modernes, Numéro spécial « Paris-Berlin-Moscou. Regards croisés (1918-1939). Université Paris-X, n 35, 2006. - Р. 67-84. Параллельная публикация на немецком языке: Vom Spleen zum Tanz. Paris in den unveröffentlichten Erinnerungen von Valentin Parnak La Pension Maubert. // Die Blicke der Anderen. Paris-Berlin-Moskau. Bielefeld, Aesthesis Verlag, 2006. - S. 175-194. – 1,25 п.л.

59. Андре Бретон // Большая Российская энциклопедия. Т. 4. М.: Российская энциклопедия. 2006. - С. 198. – 0,2 п.л.

60. 52 статьи для Энциклопедического словаря сюрреализма. М.: ИМЛИ, 2007. - С. 45-49, 60-61, 63-64, 71-79, 103-104, 106-108, 127-129, 161-163, 180-184, 209-211, 220-221, 220-221, 251-254, 260-261, 273-274, 276-279, 284-288, 291-293, 295-297, 305-308, 322-325, 327-328, 339-341, 350-352, 363-364, 369-373, 392-393, 395-409, 411-412, 421-423, 429-430, 433-435, 458-460, 466-470, 480-481, 487-488, 490-503, 524-527, 537-538, 544-545, 553-555. - 12 п.л.

61. Введение к Энциклопедическому словарю сюрреализма. М.: ИМЛИ, 2007. (совм. с Т.В. Балашовой). – С. 5-10 – 0,4 п.л.

62. Театр, «грезы» и психоанализ в теории Андре Бретона, Роже Витрака и Антонена Арто // Литература ХХ века: итоги и перспективы изучения. Материалы пятых Андреевских чтений. М.: Экон-Информ, 2007. - С. 55-66. - 0,75 п.л.

63. Юмор и его отношение к театру в эстетике сюрреалистов, Арто и Витрака // Романский коллегиум. Сборник междисциплинарных научных трудов. Вып. 1. Спб: Издательство Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов. 2007. - С. 30-44. - 1 п.л.

64. Книга во французской сюрреалистической драматургии // Теория и мифология книги. Французская книга во Франции и России. М.: РГГУ, 2007. - С. 133-151. - 1 п.л.

65. Le politique et le théâtre surréaliste // Surréalisme et politique – politique du surréalisme. Avant-garde critical studies, 22. Amsterdam-New York, 2007. - P. 97-106. – 1 п.л.

66. Поэзия во французской сюрреалистической драматургии (малые формы) // Авангард и театр 1910-1920-х годов. М.: Наука (Научный совет РАН «Историко-теоретические проблемы искусствознания». Комиссия по изучению искусства авангарда), 2008. - С. 662-682 – 1 п.л.

67. 4 статьи для Энциклопедического словаря экспрессионизма. М.: ИМЛИ, 2008. - С. 62-66, 131-133, 494-496, 590-594. – 1,5 п.л.

68. Кризис персонажа во французской сюрреалистической драматургии // Литература ХХ века: итоги и перспективы изучения. Материалы шестых Андреевских чтений. М.: Экон-Информ, 2008. - С. 15-24. – 0,75 п.л.

Учебно-методические комплексы

69. Страноведение. Литература Франции ХХ века (совм. с Е.Д.Мурашкинцевой). М.: РГГУ, 2008. - 50 с. – 3 п.л.

70. История мировой литературы. Вторая половина ХХ века. М.: РГГУ, 2008. - 35 с. – 2,1 п.л.

Руководство коллективными трудами, сборниками научных статей, специальными номерами журналов

1. Специальный номер французского журнала «Критик», просвященный России (совм. с В. Береловичем). Moscou 2001 - Odyssée de la Russie. Critique. P.: Minuit, Janvier-février 2001, N 644-645. 160 p. – 10 п.л.

(Рецензия: Дмитриева Е.Е. Новое литературное обозрение. 2003, № 3 (55). - С.349-361)

2. Cпециальный номер французского журнала, посвященный российско-французским культурным связям в сфере театра (совм. с М.-К. Отан-Матье и Э. Анри). Cahiers d’histoire culturelle « Les voyages du théâtre. Russie/France ». Université de Tours, N 10, 2001. - 209 p. – 20 п.л.

3. Превратности выбора: Антологии и словари в практике сюрреализма и авангарда. Сюрреализм и авангард в антологиях и словарях (совм. с Т.В.Балашовой и Ж. Шеньо-Жандрон.) (под грифом ИМЛИ РАН). М.: РИО МГК, 2004. - 236 с. – 14,75 п.л.

4. Энциклопедический словарь сюрреализма (отв. редактор и составитель, совместно с Т.В. Балашовой) М., ИМЛИ, 2007. – 581 с. - 60 п.л.

тавление и комментирование научных изданий художественной литературы, в которые включена французская драматургия ХХ века.

1. Антология французского сюрреализма 1920-х годов (составление, перевод, примечания совм. с С.А. Исаевым). М.: ГИТИС, 1994. - 391 с. – 24,5 п.л. (Реценция: Зенкин С.Н. Новое литературное обозрение. 1995, № 12. С. 403-404)

2.Жан-Поль Сартр. Тошнота. Рассказы. Пьесы. Слова. (составление, предисловие, примечания). М.: АСТ – НФ «Пушкинская библиотека», серия «Золотой фонд мировой классики». 2003. - 717 с. - 45 п.л.

3.Альбер Камю. Посторонний. Чума Падение. Миф о Сизифе. Пьесы. Из записных книжек (составление, предисловие, примечания (в соавт.), перевод (в соавт.)). М.: АСТ – НФ «Пушкинская библиотека», серия «Золотой фонд мировой классики». 2003. - 811 с. – 51 п.л.

Елена Гальцова

БЕНЬЯМИН И ПРОБЛЕМА «СУММИРОВАНИЯ» КУЛЬТУРЫ ВО ФРАНЦУЗСКОМ СЮРРЕАЛИЗМЕ

Соотношение между французским сюрреализмом и философским творчеством Вальтера Беньямина – это в большей мере вопрос о политико-культурном параллелизме, об изначальной духовной близости или, так сказать, духовном соседстве, притом что невозможно отрицать и непосредственного влияния. Назовем наиболее характерные черты этого параллелизма: сочетание революционной доктрины, в которой большую роль играет жестокость, и романтической мечты о чудесном; интерес к примитивным формам культуры, общие литературные кумиры (Бодлер, Рембо, Лотреамон и др.), идея «профанного», или «мирского», озарения, а также сходные мифологии городского пространства. Обладая, согласно формуле Ханны Арендт, «редким даром поэтической мысли»406, Беньямин размышлял о сюрреализме подчас на опасно близкой дистанции, подчас почти полностью сближаясь с точкой зрения группы Андре Бретона. С другой стороны, необходимо учитывать и беньяминовскую критику сюрреализма в «Книге переходов» за его «мифологизм», «импрессионизм» и «бесформенные философемы»407.

В статье «Сюрреализм: последняя моментальная фотография европейской интеллигенции» (1929) Беньямин демонстрирует необходимость единого понимания сферы культуры и политики, предлагая в качестве примера французское сюрреалистическое движение 1920?х годов. Речь идет, разумеется, о довольно сложном единстве. С одной стороны, чтобы «оценить завоевания сюрреализма», Беньямин противопоставляет их мечтам «благонамеренной левобуржуазной интеллигенции», чьи действия обусловлены чувством долга «не в отношении к революции, а к унаследованной культуре»408. С другой стороны, «сюрреализм постоянно приближается к коммунистическому ответу» на вопрос о предпосылках революции – ответу, выражающемся в «пессимизме по всему фронту», в том, что Пьер Навилль называл «организацией пессимизма». Напомним, что Навилль стоял у истоков сюрреалистического движения, но довольно быстро поссорился с Бретоном именно из?за расхождений в понимании политики и революции и стал для сюрреализма persona non grata. Приведенные здесь слова о пессимизме были своего рода «общим местом» в размышлениях разных авторов в 1924–1926 годах, в том числе и Луи Арагона. Как писал Беньямин,

организация пессимизма означает не что иное, как изъятие моральных метафор из сферы политики и признание пространства политических действий стопроцентно образным409.

Современный французский философ, переводчик и издатель Беньямина Райнер Рошлиц особенно подчеркивал эту политическую мысль немецкого философа:

…сюрреализм показал, как образ мог исполнять революционную функцию: показывая ускоренное старение современных форм как непрерывное продуцирование архаики, взывающее к истинному смыслу современности. Через руины модернизации он показывает срочную необходимость революционного переворота410.

Отношение Беньямина к сюрреализму было предметом многочисленных исследований, нам же хотелось бы обратить внимание на один, как нам кажется, неоднозначный аспект этого «духовного соседства» – на формы суммирующего представления этических и эстетических принципов. Особенно когда речь заходила о Франции (в особенности о Париже, о Бодлере), Беньямин был склонен находить некие суммирующие образы, воплощающие синтез и множественность: образы, связанные с пространственной, в том числе и архитектурной, организацией, – «панорамы», «пассажи», «всемирные выставки», «город» (Париж) и др., а также «фигуры» – фланер, старьевщик, коллекционер и т. д. Сюрреалистическая группа, с самого начала своего существования заявлявшая о себе не как о новой эстетической школе, но как о некоем глобальном воплощении «современного духа» и «мышления», также искала универсальные представления, среди которых можно выделить «грезу», «город» (по преимуществу Париж), «пассажи» (см. Луи Арагон «Парижский крестьянин»)411, «книгу» (разумеется, восходящую к С. Малларме), а также частный случай – «словарь»/«глоссарий». Уже в раннем сюрреализме проявляется то, что можно было бы назвать «антологическим» мышлением, то есть стремление собрать под именем сюрреализма явления разных культур – от знаменитого списка «сюрреалистов» из первого манифеста 1924 года («Свифт – сюрреалист в язвительности»; «Сад – сюрреалист в садизме» и т. д.) до многочисленных антологий: «Антология черного юмора» (1949, 2?е изд. 1950) А. Бретона, «Антология возвышенной любви» (1956) и «Антология мифов, легенд и народных сказаний Америки» (1960) Б. Пере и т. д. Сюрреалистические словари, в которых дефиниции и примеры зачастую выступают на равных, по сути своей трудноотличимы от антологий.

Беньямин улавливает в сюрреализме прежде всего свойство продуцирования потока образов – неиссякаемого множества, к которому немецкий философ применяет свои суммирующие категории.

Для Беньямина принципиально важно, что это множество непосредственно связано с этической составляющей сюрреалистического творчества, являясь результатом «незаинтересованного акта», «свободы». В качестве примера Беньямин приводит «Волну грез» Арагона, где рассматривается та стадия, когда сюрреализм «вбирал все, чего бы ни касался. Жить стоило, лишь если граница сна и бодрствования уничтожалась, словно стертая переливающимся потоком образов»412, писал Беньямин. Здесь сюрреализм, с одной стороны, выступал как универсальный рецептор и, более того, накопитель, «вбирая все, чего бы ни касался»; с другой стороны, он производил «поток» – то есть множество образов.

Критикуя бретоновскую претензию на научность («Достижения науки гораздо более основываются на сюрреалистическом, чем на логическом способе мышления»413), Беньямин призывает «сравнить эти умопомрачительные фантазии с хорошо выстроенными утопиями какого?нибудь Шеербарта»414. Вместе с тем сюрреалистический хаос с его безудержной энергией вырабатывает все новые и новые образы; кроме того, как показало развитие сюрреалистического движения, этот хаос смог стать политизированным, а сама политизация, в свою очередь, рассматривается Беньямином и как бессознательное состояние, и как пробуждение сознания (к этому вопросу мы еще вернемся).

Этот энергийный механизм может быть интерпретирован через понятия «бедность» и «нищета». Согласно Беньямину, Бретон в повести «Надя» (1928)

первым обнаружил энергию революции, таящуюся в «старье», в первых стальных конструкциях, зданиях фабрик, самых ранних фотографиях, вымирающих предметах, кабинетных роялях, платьях, какие не носят уже пять лет, местах светских сборищ, вышедших из моды. О том, как такие вещи соотносятся с революцией, никто лучше этих авторов не знает. Как нищета, притом вовсе не только социальная и архитектурная, но и нищета интерьеров, нищета порабощенных и порабощающих вещей, превращается в революционный нигилизм, до этих ясновидцев и толкователей не понимал никто415.

Эти рассуждения самым очевидным образом перекликаются с размышлениями о старьевщике и отбросах в связи с понятием «современность» в книге «Шарль Бодлер. Поэт в эпоху зрелого капитализма» (1927–1940). Беньямин видит в действиях старьевщика развернутую метафору поэтического творчества:

Старьевщик или поэт – оба заняты отбросами; оба отправляются заниматься своим делом в одиночку, в тот час, когда обыватель предается сну; даже характерные движения у них похожи416.

При этом Беньямин подчеркивает, что «современное» пристрастие сюрреалистов к «старью» отличается подчеркнутым отсутствием интереса к истории как таковой (в этом смысле для сюрреалистов не было ничего более далекого, чем идеи Марселя Пруста в романе «В поисках утраченного времени»). То, что сюрреалисты переживали как революционность, обращенность в будущее, Беньямин характеризует словом «политика»:

«Фокус» сюрреалистов состоит в замене исторического взгляда на прошлое взглядом политическим417.

Еще один образ, связанный с множественностью, – жанр панорамы, описанный им в работе «Париж – столица XIX века», может рассматриваться и как косвенный отклик на произведения его любимого сюрреалистического писателя Луи Арагона: «Анисе, или Панорама. Роман» (1919) и «Парижский крестьянин» (1926). Панорама берет свое происхождение от «оглядывающегося» взгляда писателя-фланера, сила которого не только в остроте (анализе), но и в количественной широте, способности уловить как можно больше деталей в калейдоскопическом городском (в большинстве случаев парижском) пейзаже. Париж, как писал Беньямин, – «микрокосм»418 и своеобразная энциклопедия XIX века, представленная в романах Бальзака, Гюго, произведениях Бодлера и др. Такая оптика заставляла писателя обращать внимание на определенные явления, среди которых особое место занимают пассажи. Пассажи интересны тем, что это некое гибридное пространство, где сочетаются улица и интерьер. И с другой стороны, они обозначают переход из бытового пространства в пространство грезы: эта их особенность с особой силой подчеркнута в первой части «Парижского крестьянина» – «Пассаж Оперы»; речь там идет о разрушенном пассаже, ставшем символом перехода в магический сюрреалистический мир.

Идея связи и перехода, характерная для пассажей, воплощена и в повести «Надя». Беньямин пишет о ней в упомянутой статье о сюрреализме, совмещая в одном рассуждении теоретизирование по поводу фотографии как нового искусства и анализ функции конкретных фотографий, помещенных в повесть Бретона, которые должны были буквально представлять парижские и другие пейзажи – вместо традиционных словесных описаний. В таком духе Беньямин комментирует представление бара в «Театре Модерн», который Бретон ассоциирует с образом Артюра Рембо – «салоном на дне озера»:

В таких местах и возникают фотографии. Она превращает улицы, ворота, площади города в кадры фоторомана, лишает столетние памятники архитектуры банальной определенности, включая их с изначальной силой в изображаемые события, что подчеркивает буквальные цитаты с указанием страниц, точно как в старых бульварных книжках. Все районы Парижа, что он описывает, это – места, где происходящее между персонажами крутится, как вращающаяся дверь419.

Этот образ кружения происходит из рассуждений Бретона о книгах, которые должны быть открыты, как двери, к которым не надо подыскивать ключей («Я требую называть имена, меня интересуют только книги, открытые настежь, как двери, к которым не надо подыскивать ключей»420), открывая при этом новую идею – идею «подвижной» фотографии, сближающейся с кинообразом.

Множественность, связанная с постоянной продуктивностью и подвижностью сюрреалистических образов, связана у Беньямина с воплощением сакрального. Сюрреалистические образы могут быть интерпретированы с помощью беньяминовского понятия «ауры» (в других переводах – «ореол»)421; так, еще в первом «Манифесте сюрреализма» о «свете» образа:

Тот особый свет, свет образа, к которому мы оказываемся столь глубоко восприимчивы, вспыхивает в результате своего рода случайного сближения двух элементов. Вся ценность образа зависит от красоты той искры, которую нам удалось получить422.

Вместе с тем сакральная сущность сюрреалистических образов вовсе не универсальна, не обязательно присуща их аналогам. Размышляя о «Наде», Беньямин обращает внимание на «стеклянный дом», в котором мечтает жить автобиографический герой Бретона. В этом образе, воплощающем открытость, Беньямин видит одну из черт «мирского озарения», не забывая при этом о политической доминанте сюрреализма:

Жить в стеклянном доме – по преимуществу революционная добродетель. Это – тоже наркотик, своего рода моральный эксгибиционизм, весьма нам необходимый. Дискредитация собственного существования все больше превращается из аристократической добродетели в занятие преуспевающих мещан. «Надя» – подлинный творческий синтез художественного и документального в романе423.

Здесь речь идет об одном из воплощений именно «мирского озарения» в противоположность традиционному сакральному, которое может быть использовано в том числе и в политически опасных целях (см., например, выводы Беньямина о фашизме в «Произведении искусства в эпоху его технической воспроизводимости»). Так, в утопиях Пауля Шеербарта, в которых можно увидеть прообраз дада и сюрреализма, но которые обладают, по словам Беньямина, превосходной выстроенностью, образы дома из стекла оказываются как раз лишены ауры: «У стеклянных объектов нет ауры»424, ибо они лишены Тайны. Беньямин пишет о «цивилизации стекла», которую можно противопоставить культуре, обладающей «аурой»425.

Любопытным образом сама основа сюрреалистического мышления, «магического искусства» и картины мира – понятие грезы – оказывается у Беньямина как раз частью новой эпохи, лишенной ауры. Точнее, взаимодействие грезы и яви, как это было сказано в его статье о сюрреализме, является неистощимым источником энергии (то есть сакральных образов, обладающих самыми удивительными и фантастическими формами), но греза в конечном счете основана на банальности – на том, что Беньямин называет «онейрический кич».

Статью «Онейрический кич» (1927) Беньямин начинает с воспоминаний о голубом цветке Новалиса:

Греза больше не открывается лазурным далям. Она посерела… В настоящее время грезы являются кратчайшими путями, ведущими к банальности. Техника окончательно конфискует внешний образ вещей, подобно банкнотам, которые должны быть изъяты из обращения. В грезе рука хватается за них в последний раз, она прощается с предметами, следуя их привычным контурам. Она хватает их за самое изношенное место… Это сторона, перешедшая на рельсы привычки и украшенная удобными сентенциями. То место, которое вещь передает грезе, и есть кич426.

Механизм подобного образотворчества проявляется в сборнике Поля Элюара и Макса Эрнста «Повторения» (1922), где авторы стремились повторить опыт детства, когда мы «схватываем мир посредством банальности»427. Но речь идет об особой банальности – той, о которой поэт Сен-Поль-Ру говорил: контуры банальности необходимо расшифровывать, как ребус.

В результате Беньямин делает двойственный вывод из современного состояния грезы в литературе, соединяя вместе науки (психоанализ, этнологию) и терминологию, связанную с идеей сакрального (тотемическое древо, сила):

Психоанализ уже давно открыл в подобных ребусах схемы, на которых основана работа грезы. Сюрреалисты идут с той же самой уверенностью, но только не через душу, а через вещи. Они ищут тотемическое древо вещей в лесу первобытной истории. Самое высокое, последнее гримасничающее лицо тотема – это кич. Это и есть последняя маска банальности, которую мы включаем в грезу и разговор, чтобы приобщиться к силе исчезнувшего мира вещей428.

В сущности, Беньямин интерпретирует здесь то, что сюрреалисты называли «чудесным» или «магическим» в повседневности. Причем это «чудесное» могло проявляться в самом разном виде: от причудливых и загадочных предметов, произведений или существ – до самых банальных, но увиденных под особенным углом зрения (или, как мы уже говорили, при особом «сюрреалистическом свете»). Для Беньямина важны как раз самые банальные вещи, доступные для всех, ибо это, по его мнению, сближает мир вещей и мир людей, делая вещи более человечными. Именно в этом смысле он и интерпретирует «меблированного человека» – один из образов сюрреалистического искусства:

То, что мы называем искусством, начинается как минимум в двух метрах от тела. Но вот, благодаря кичу, мир вещей приближается к человеку; он позволяет себя потрогать и в конце концов рисует свои лики внутри человека. Новый человек несет в себе всю квинтэссенцию древних форм, и при соприкосновении со средой, происходящей из второй половины XIX века, в грезах, а также во фразах и образах некоторых художников образуется существо, которое можно было бы назвать «меблированным человеком429.

Сюрреалистические грезы как предмет анализа сами оказываются для Беньямина источником подчас противоречивых интерпретаций. Если связь с «революционным опьянением», первобытным тотемизмом, идея продуктивной границы между грезами и явью свидетельствуют об их интерпретации в связи с сакральным, то в конце статьи о сюрреализме Беньямин позволяет читателю заподозрить его в некотором рационализме – здесь грезы пробуждают сознание, причем буквально:

Сейчас сюрреалисты – единственные, кто понял свою сегодняшнюю задачу. Выражение их лиц, всех до одного, смахивает на циферблат будильника, звонящего беспрерывно430.

Французский исследователь Жан Леенарт обратил внимание на то, что слова «греза» («r?ve») и «будильник» («r?veil») – однокоренные во французском языке, хотя в немецком подобной игры слов не существует (это, впрочем, неважно, так как Беньямин прекрасно владел французским). Получается, что будильник, пробуждающий революционное сознание, и греза, обозначающая «опьянение», далекое от «сознания», неким образом взаимосвязаны. В финале беньяминовской статьи Леенарт видит «образ некоторого формирования рационалистического мышления»431. Идея Леенарта находит свое подтверждение в «Книге переходов», где в отличие от статьи о сюрреализме Беньямин не апологизирует пограничное состояние между сном и бодрствованием (вплоть до критики Арагона, который «упорно продолжает жить в царстве грез»), а подчеркивает важность «пробуждения»:

Речь идет о том, чтобы найти здесь образы-сопровождения пробуждения. Хотя у Арагона продолжает жить импрессионистическое начало: «мифология» этого импрессионизма отвечает за многочисленные бесформенные мифологемы книги, – речь идет здесь о растворении «мифологии» в пространстве истории. Разумеется, это может произойти только благодаря пробуждению еще не осознанного познания прошлого432.

В целом беньяминовская интерпретация не противоречит замыслам сюрреалистов, особенно если речь идет об эпохе сближения группы Бретона с Коммунистической партией Франции в 1920?х годах, а также если принимать во внимание приверженность многих сюрреалистов троцкизму. И торжество бессознательных тенденций, и демонстративная политизация, и буйное изобилие образов – все это, несомненно, доминировало в сюрреализме 1920?х. Вместе с тем попытки Беньямина рационализировать сюрреализм, особенно в статье об онейрическом киче и в рассуждениях о будильнике, весьма симптоматичны. Но, как нам кажется, он искал рациональное там, где его не могло быть, ибо при всей своей политической ангажированности группа Бретона понимала идею революции только как синтез культуры и политики (если речь шла о Карле Марксе, то только в паре с Артюром Рембо), и дальнейшее развитие сюрреалистического движения, особенно в 1930?х годах, демонстрировало невозможность перехода на идеи пролетарской революции. Однако в культурно-политической утопии Бретона присутствовала и другая особенность, которая была вовсе не чужда некоторой рациональности и которая прошла мимо внимательного взгляда Беньямина.

Дело в том, что, изначально опираясь на идею бесконечного продуцирования, Бретон практически с самого возникновения сюрреалистического движения задумывался о некой систематизации, о «новом порядке», который был бы противоположностью «буржуазному» порядку. Принципом такой иррациональной систематизации Бретон считал алфавитный порядок, в котором отсутствует логика. Еще в эпоху всеотрицающего дадаизма Арагон создает стихотворение «Самоубийство», состоящее просто из алфавита. Алфавит трактовался как смерть логического языка, произошедшая посредством своеобразного возвращения к «истоку» – ведь обучение грамоте в детстве начинается с алфавита… Из ранних алфавитных «порядков» упомянем публикацию результатов опроса по поводу различных деятелей культуры и политики, опубликованных в журнале «Литература» в 1921 году. Тенденция проявилась в увлечении сюрреалистов самыми разными словарями, среди которых наибольшим успехом пользовался «Энциклопедический словарь Ларусса» – и как предмет осмеяния (как буржуазный институт популяризации знаний), но и в положительном смысле тоже, о чем свидетельствует хотя бы определение сюрреализма в первом Манифесте (1924), данное по образцу статей Ларусса. Сами сюрреалисты пытались создавать и создавали словари: в 1925 году Бретон мечтает создать «каталог сюрреалистических идей» и «глоссарий чудесного», Жак-Андре Буаффар публикует «Номенклатуру», а Мишель Лейрис начинает публикацию «Глоссария»433. Наиболее ярким в этом смысле был жест Бретона и Поля Элюара: в 1938 году они выпустили «Краткий словарь сюрреализма» в качестве каталога к Международной сюрреалистической выставке, проходившей в Париже. Тем самым они проявили не только преимущества произвольного алфавитного порядка, но и аналогичность словаря самой выставке. Словарь и сам буквально был выставкой сюрреалистических образов, идей и персоналий.

Нам представляется, что Беньямин как создатель философской фигуры коллекционера, знания которого подобны «магической энциклопедии»434, и поклонник французской традиции коллекционирования435 мог бы заинтересоваться этим аспектом сюрреалистической деятельности. Тем более что он обращал внимание на изобилие разного «старья» в повести «Надя», на особенности образности в грезах (так называемый «онейрический кич») и даже представил модель накопления этих образов, вспомнив «меблированного человека» с выдвижными ящичками для хранения предметов, в духе картин С. Дали. Но за Бретоном-революционером Беньямин не заметил Бретона-коллекционера и, в конечном счете, популяризатора того, что можно было бы назвать «сюрреалистическим знанием», ибо представление в виде выставки или словаря открывало сюрреализм широкому кругу зрителей и читателей, позволяло буквально «просвещать» их – не просто «сюрреалистическим светом», но и суммой некоторых «знаний», кладезем которых был, к примеру, «Краткий словарь сюрреализма», и т. д.

Было ли это невнимание со стороны Беньямина осознанным или нет, остается открытым вопросом. Возможно, коллекционирующая и энциклопедическая тенденция в сюрреализме казалась ему настолько близкой и привычной, что сама по себе его не интересовала, став подсознательной точкой отсчета в размышлениях о других коллекциях и коллекционерах. Возможно, он не мог избавиться от четкого разведения понятий – «умопомрачительные фантазии» (сюрреализм) и «хорошо выстроенные утопии» (Шеербарт). В любом случае, Беньямин всегда считал, что сюрреализм чужд рациональному просветительскому духу XVIII века, а потому идея накопления и, в конечном счете, позитивного «суммирования» культуры не может совмещаться с перманентной436 революционной разрушительностью, которая так восхищала его в сюрреализме 1920?х годов.

Из книги Критическая Масса, 2006, № 3 автора Журнал «Критическая Масса»

Из книги Литературные беседы. Книга вторая ("Звено": 1926-1928) автора Адамович Георгий Викторович

< Ю.САЗОНОВА О ФРАНЦУЗСКОМ ТЕАТРЕ. – СТИХИ В «СОВРЕМЕННЫХ ЗАПИСКАХ» > 1.Очень интересна в последнем номере «Современных записок» статья Ю. Сазоновой. То, что говорится в этой статье о французском театре, сказано, кажется, впервые, и удивляет точностью мысли и выражения.

Из книги Лучшее за год III. Российское фэнтези, фантастика, мистика автора Галина Мария

Елена Первушина Паноптикум Я просыпаюсь от того, что губы мужа щекочут мне ухо. Он шепчет:- С праздником, дорогая!Его рука ныряет под подушку, находит мою и пропихивает мне под ладонь что-то маленькое и твердое, точнее (я узнаю даже спросонок) - маленькую коробочку со

Из книги Том 7. Эстетика, литературная критика автора Луначарский Анатолий Васильевич

Проблема социалистической культуры* Вопросы пролетарской культуры и социалистической культуры ставились неоднократно и решались вкривь и вкось, причем зачастую смешивались с довольно разнородными понятиями. Так, например, находились остроумные люди, которые говорили,

Из книги автора

Сергей Зенкин БЕНЬЯМИН, БОДЛЕР И МИМЕСИС Проблема мимесиса давно обсуждается в исследованиях о Вальтере Беньямине. Их авторы обращали внимание на телесный характер миметической способности по Беньямину и на ее трансформацию в эпоху «технической

Из книги автора

Марк Саньоль БОДЛЕР, БЕНЬЯМИН, БЛАНКИ (о книге «К вечности – через звезды») Шарль Бодлер – один из величайших французских поэтов, великий первопроходец неизведанных областей, который открыл для поэзии – оставаясь в рамках классической или даже архаической

Из книги автора

Александр Таганов БЕНЬЯМИН И ПРУСТ Среди писателей, к творчеству которых Вальтер Беньямин постоянно обращается в своих трудах, есть круг избранных. В их числе – Франц Кафка, Шарль Бодлер, Федор Достоевский. Особое место в этом писательском круге занимает Марсель

Из книги автора

Жан-Пол Маду ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН В КОЛЛЕЖЕ CОЦИОЛОГИИ У нас мало сведений о том, как состоялось знакомство Беньямина с Жоржем Батаем и Пьером Клоссовски. Я присоединяюсь к точке зрения Жан-Мишеля Пальмье, который полагает, что отношения, завязавшиеся между Беньямином

Из книги автора

Лариса Полубояринова БОДЛЕР, БЕНЬЯМИН И ПОЛИТИКА ФОТОГРАФИИ Тема сборника побуждает сконцентрировать последующие рассуждения на соотношении эстетики и политики. Три остальных слова названия – «Бодлер», «Беньямин» и «фотография» – соотнесены уже одним тем фактом,

Из книги автора

Кирилл Постоутенко БАЛЬЗАК – БОДЛЕР – БЕНЬЯМИН: ФЛАНЕР В КАПИТАЛИСТИЧЕСКОМ ГОРОДЕ488 Давно замечено, что в необъятном и, вероятно, принципиально незавершимом «долгострое» Вальтера Беньямина «Passagenwerk» структура текста аллегорически отсылает к его теме. Действительно,

Из книги автора

Робер Кан БЕНЬЯМИН – ПЕРЕВОДЧИК БОДЛЕРА И ПРУСТА Вальтеру Беньямину выпало стать судьбоносным переводчиком Бодлера и Пруста. «Парижские картины», «У Германтов», «Под сенью девушек в цвету» – он был глубоко убежден в силе желания, ключом бьющей в этих текстах.

Из книги автора

СВОДНАЯ БИБЛИОГРАФИЯ ПО ТЕМЕ «БОДЛЕР & БЕНЬЯМИН» Арендт Х. Вальтер Беньямин / Пер. с англ. Б. Дубина // Иностранная литература. 1997. № 12.Бак-Морс С. Биография мысли. «Passagen-Werk» В. Беньямина // Историко-философский ежегодник. 1990. М., 1991.Беньямин В. Париж – столица XIX века //

Сюрреализм. Какая у вас первая ассоциация с этим словом? Картины Сальвадора Дали? Непростые судьбы творческих бунтарей? Дерзкие лозунги и эксперименты? Сюрреализм как культурный феномен известен многим, но с его «литературной» стороной многие знакомы лишь понаслышке. Рассказать о ней читателям «Эстезиса» и развенчать некоторые мифы согласилась Елена Дмитриевна Гальцова, доктор филологических наук, профессор МГУ и РГГУ, ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН и специалист в области французской литературы.

- Сегодня мы хотели бы поговорить с Вами о французском сюрреализме…

Прежде всего, предлагаю уточнить, что мы будем иметь в виду под словом «сюрреализм». Нет смысла рассуждать о «сюрреализме вообще», ведь вся наша жизнь - сплошной «сюр», не правда ли? Я буду говорить о культурных явлениях, связанных с французским сюрреализмом, первый манифест которого написал в 1924 году поэт Андре Бретон. Это литературное движение - одно из самых «долгоиграющих» в ХХ веке, оно просуществовало почти до конца 1960-х годов, а для некоторых писателей во Франции актуально и до сих пор. Однако в истории культуры ХIХ и ХХ веков было много разных течений, исторически или типологически связанных с французским сюрреализмом, которые при этом отрицали всякое отношение к нему и даже доказывали, что возникли раньше.

Елена Дмитриевна Гальцова

Подобный объем материала сложно обобщить, поэтому мне все-таки хотелось бы поговорить именно о том, что родилось в группе Бретона.

- Как сюрреализм изменил людское мировоззрение?

Прежде всего, он утвердил особое отношение к реальности: для сюрреалистов важно переживать грезы как абсолютную реальность. Разумеется, это напоминает романтизм, и это не удивительно: сюрреализм генетически связан с романтизмом. Но в отличие от романтизма, грезы перестают быть в сюрреализме чем-то особенным. Они воспринимаются как совершенно обыденная, совершенно буквальная, совершенно необходимая и, я бы даже сказала, неотъемлемая реальность… По сути, нет никакой иной реальности, кроме грез; от романтического двоемирия ничего не остается.

По сути, нет никакой иной реальности, кроме грез.

К сфере грез сюрреалисты относили и бессознательное (намекая, конечно, на Фрейда) и настаивая в своих теориях творчества в том числе и на научных отсылках.

Сакральное бессознательное

- В чем суть этой удивительной связи между грезой и реальностью?

Ответ на этот вопрос лежит в сфере понятий «миф» и «сакральное», которые активно использовали французские сюрреалисты. Отчасти сюрреалистическое мышление напоминает то, что в латиноамериканской литературе впоследствии назовут «магическим реализмом».

- Расскажите, пожалуйста, подробнее о «сакральном».

Многообразные фантазии французских сюрреалистов тесно связаны с этим понятием, но трактовали они его не в конфессиональном плане. Известно, что многие сюрреалисты были яростными антиклерикалами. Авторы искали иные виды сакрального: они пытались вернуться к истокам, к первобытным формам, и одновременно с этим провозглашали культ свободного творчества. Уже в первом Манифесте 1924 года Андре Бретон говорил о «магическом искусстве сюрреализма». Во втором Манифесте (1929 г.) эта тенденция была продолжена: Бретон призывал к «оккультации» сюрреализма, то есть к его сокрытию как тайного знания и соблюдению особых правил существования группы приверженцев. В 1940-е годы во Франции вышло несколько книг и статей, посвященных проблеме соотношения между сюрреализмом и сакральным, которые, на мой взгляд, не потеряли своего значения и до сих пор - интересующимся стоит почитать таких авторов, как Жюль Моннеро, Жорж Батай, Морис Бланшо... В России наиболее известна концепция Вальтера Беньямина, который писал почти о том же, но раньше и менее четко.

- Что сюрреализм «подарил» мировой литературе?

Буйная фантазии сюрреалистов создала множество удивительных образов, неразрывно связанных с поэтическим словом и разнообразными словесными играми. Некоторые из них вошли в литературу и культуру как готовые формулы:

например, «небо, синее, как апельсин» Поля Элюара, коллективное «изысканный труп пьет молодое вино», бретоновская «конвульсивная красота» и «съедобная красота» от Сальвадора Дали... Можно перечислить и некоторые «конкретные» подарки: онейризм как тема и как принцип письма, переосмысление примитивизма, связанного с экзотическими темами, а также творчеством безумцев и детей. Но, конечно, главный подарок сюрреалистов - это их произведения, которые, как «Парижский крестьянин» Луи Арагона или «Надя» Андре Бретона, стали признанными шедеврами.

- Если мыслить парадоксами, то, что сюрреализм у мировой литературы отнял?

Андре Бретон, 1924.

Я не думаю, что у литературы можно что-то отнять. Кто сейчас всерьез принимает угрозы «сбросить классиков с корабля современности»? Разве кого-то действительно «сбросили»?

Эстетическая революция

Какое, на ваш взгляд, открытие или потрясение XX века в наибольшей степени повлияло на появление или развитие сюрреализма?

Мне кажется, ответ очевиден. Большое влияние на появление сюрреализма оказал психоанализ Зигмунда Фрейда. Впрочем, нельзя забывать, что основатели французского сюрреализма Бретон и Арагон учились на психиатров и были хорошо знакомы и с другими открытиями этой науки: автоматическим письмом Пьера Жанэ, работами об истерии Жана-Мартена Шарко, книгой о творчестве умалишенных Ханса Принцхорна...

Потрясением, разумеется, стала Первая мировая война: многие французские сюрреалисты были на фронте. Что касается «развития» сюрреализма, то нельзя не упомянуть о русской революции 1917 года: недаром свой первый журнал они назвали «Сюрреалистическая революция», а второй - еще более ангажированно - «Сюрреализм на службе революции». Однако революцию французские сюрреалисты понимали, прежде всего, как бунт эстетический, и с легкостью сочетали в своем творчестве Карла Маркса то с Артюром Рембо, то с Зигмундом Фрейдом…

Немало читателей, отдавая предпочтение реализму, не принимают сюрреализм с его экспериментами. Что бы Вы ответили таким критикам?

Эксперименты у сюрреалистов были как успешные, так и неудачные, причем в некоторой степени можно даже говорить о том, что неудачи «культивировались», что было не удивительно для поклонников Фрейда, стоит только вспомнить его работы об ошибочных действиях и высказываниях. Один из главных принципов сюрреалистического творчества - случайность, и в какой-то степени можно сказать, что сюрреалисты пали жертвой абсолютной свободы творчества… Вместе с тем, они все же стремились оставаться в пределах эстетического. В этом смысле показательно резкое неприятие Андре Бретоном попыток Жоржа Батая выйти за рамки эстетики в сферу «не поддающего никакой классификации».

Что же касается читательского неприятия, то нужно понять его причины. Если это мировоззренческое неприятие, я бы не хотела никого ни в чем переубеждать. Если это эстетическое неприятие, то я бы посоветовала почитать то, что стало бесспорно удачным экспериментом, например, любовную лирику Поля Элюара 1920-х годов. Однако нужно понимать, что сюрреализм никогда не позиционировал себя как доступное искусство. Используя знаменитое изречение Лотреамона «Поэзия делается всеми, а не одним человеком», сюрреалисты не хотели отвечать на вопрос «Для кого вы пишете?». Да, даже тогда, когда в начале «красных тридцатых годов» издавали журнал «Сюрреализм на службе революции».

Один из главных принципов сюрреалистического творчества – случайность, и в какой-то степени можно сказать, что сюрреалисты пали жертвой абсолютной свободы творчества.

Филипп Супо. Портрет кисти Р. Делоне, 1922.

Но, на мой взгляд, и реализм ошибочно считается чем-то безусловно однозначным и понятным. В истории литературы можно привести немало примеров того, что мы условно называем «реализмом», но где происходит явный отход от реальности. В качестве примера можно взять даже Ф.М. Достоевского. Поэтому дать определение реализму, особенно XX и XXI веков, на мой взгляд, еще более сложная задача, в отличие от сюрреализма с его манифестами.

Что посоветовали бы читателям, которые больше привыкли к классике XIX века и реализму XX века, но все-таки хотят научиться понимать сюрреализм? С чего начать?

А почему «Надя» Бретона - не реализм? Это ведь автобиографическое произведение - дневник, в котором автор настаивает на том, чтобы читатель видел, как сама реальность врывается в повествование… Я уже упоминала о лирике Элюара 1920-х годов, как об относительно доступном и приятном чтении, и к тому же существуют неплохие переводы на русский язык. Робер Деснос у нас почти не переведен, но те, кто читают по-французски, тоже могут попробовать приобщиться. Франкофонам я бы посоветовала почитать прозу 1920-х Луи Арагона (особенно его поэтическую прозу «Парижский крестьянин»), однако я отдаю себе отчет, что в нашей стране этот абсолютно гениальный писатель снискал определенную репутацию, связанную с его политическими взглядами 1930-1950-х годов, и сама мысль читать книги Арагона может быть кому-то неприятна.

Возможно, стоит начать с околосюрреалистических произведений, например, с прозы Мишеля Лейриса - «Аврора», «Возраст мужчины» (а для франкофонов я бы посоветовала ознакомиться с его «Глоссарием»), с эссеистики Роже Кайуа и Антонена Арто.

Больше, чем литература

Литература сюрреализма включала в себя множество выходов за рамки жанра и за рамки текста вообще. Где, на ваш взгляд, пролегает граница между литературой и не-литературой для сюрреализма? Кто из авторов-сюрреалистов, на ваш взгляд, самый ярый «нарушитель» литературных границ?

Название первого журнала, издававшегося Бретоном, звучало как «Литература» (1919-1924). Именно в кавычках. В этом названии зашифровано отношение сюрреалистов к литературе. Нужное слово подсказал Поль Валери, поэт-классик, который за два года до выхода в свет этого журнала вернулся к поэтическому творчеству, написав классическим александрийским стихом поэму «Юная Парка». Однако подсказка была иронична: это цитата из «Поэтического искусства» Поля Верлена, в финале которого ничтожная литература противостоит истинной поэзии, суть которой в музыке: «Все прочее - литература» …

С самого начала существования группы Бретона слово «литература» воспринималось в ней как обозначение некоего ничтожного явления. «Для чего вы пишете?» - так звучал один из вопросов анкеты, которую соратники Бретона распространили в первые же месяцы существования группы. В таком контексте понятие «литературы» имело негативный смысл. Для сюрреалиста вопрос о границе между литературой и не-литературой вообще не имеет смысла, потому что их не интересует литература, и свои произведения они этим словом принципиально не называют. Но сторонний наблюдатель может воспринимать некоторые, более читабельные лично им, тексты сюрреалистов как литературные, а остальные - нет. Мне кажется, что вопрос о литературе в сюрреализме - это вопрос о взаимодействии разных видов искусств. Достаточно вспомнить, что журнал «Литература» в кавычках ассоциировался с Верленом и музыкой.

Сюрреалисты стремились к такому творчеству, которое охватывало бы в слове и сферу визуального, и музыкального, а нередко и тактильного, и ольфактивного.

Сюрреалисты стремились к такому творчеству, которое охватывало бы в слове и сферу визуального, и музыкального, а нередко и тактильного, и ольфактивного . Теория и практика «стихо-вещи» Бретона - один из ярких примеров нарушения литературных границ, а также зачастую и границ собственно эстетического. Вместе с тем напомню, что сюрреалисты не были первыми, кто выходил за рамки жанра: вспомним и о романтиках, и о жизнетворчестве символистов…

- Какой из творческих экспериментов сюрреалистов кажется вам наиболее дерзким?

Творческий эксперимент по созданию самой сюрреалистической теории. В сущности, сюрреализм переосмыслял те ценности, которые разрабатывались в литературе символизма, но старался придать им эффектный вид, создавая «парад аттракционов», как говорил Кулешов по поводу Эйзенштейна. При этом сюрреалисты не боялись рисковать, они не боялись дурного вкуса, и созданные ими произведения неравноценны. Французский сюрреализм интересен тем, что он позиционировал себя как мышление, как некий иной способ философствования, как философию творчества, в конце концов.

- Возможно ли, на ваш взгляд, действительно бессознательное творчество?

Сразу напрашивается вопрос, а что такое чисто «сознательное» творчество? Вспомним о Канте и его учении об интуиции - не является ли оно первой ступенью в переходе к «бессознательному» творчеству?..

Мне бы не хотелось «наклеивать этикетку» сюрреализма на современные явления.

Р. Татен. Монумент Андре Бретону, Франция.

Однако замечу, что влияние сюрреализма особенно сильно сказалось в поэзии и понимании предназначения поэзии как некоей особой сферы бытия. В этом смысле сюрреалистическая поэзия - прямой предшественник таких поэтов, как Пауль Целан, Ив Боннефуа, не говоря об Анри Мишо, который, впрочем, успел поучаствовать в деятельности группы сюрреалистов. Сейчас это - уже классики поэзии ХХ века.

От Маяковского до наших дней

- Расскажите, как интерес к сюрреализму проникал в Россию?

Интерес к французскому сюрреализму возник в советской России сразу же после его появления, о чем свидетельствуют, например, заметки Владимира Маяковского. Конечно же, выражение «сюрреалистическая революция», которым был назван первый журнал французской группы, стало очень привлекательным для страны, где только что произошла октябрьская революция. В движении дада, а потом и сюрреализма принимало участие немало талантливых людей из нашей страны - Ильязд , Сергей Ромов, Сергей Шаршун, Валентин Парнах и другие. Многие знаменитые музы сюрреалистов были связаны с русской культурой: Гала, Эльза Триоле… Правда, последняя довольно быстро «переориентировала» Арагона в сторону эстетики «социалистического реализма». Обе музы играли роль культурных посредников между французской и советской литературами.

- Почему же интерес к сюрреализму не сохранился надолго?

Во-первых, сюрреализм - это вторая волна авангардного движения, и это порождало вполне ожидаемое сравнение с русским футуризмом - разумеется, не в пользу первого. И все-таки забвение сюрреализма было, как мне кажется, мотивировано чисто политическими причинами. Французские сюрреалисты были «левыми», и даже сближались время от времени с коммунистической партией, но их политическим кумиром был Лев Троцкий. В конце 1920-х он воспринимался в СССР как худший из врагов, поэтому о сюрреализме старались замалчивать. Любопытно, что в учебниках и энциклопедиях 1920-1930-х годов высказывались относительно доброжелательные мнения о дадаизме, но сюрреализм оценивался резко негативно.

В эпоху оттепели сюрреализм «возвращается». Очень важной вехой в этом стала книга Л.Г. Андреева «Сюрреализм» (1971), в которой читатель мог ознакомиться с большим количеством удивительнейших текстов.

Большое значение имела также книга «Называть вещи своими именами» (1986), где был опубликован первый Манифест сюрреализма в переводе Л.Г. Андреева и Г.К. Косикова.

- Когда же интерес к сюрреализму разгорелся в полную силу?

В эпоху перестройки и в 1990-е годы, когда мы занимались ликвидацией «белых пятен» в истории, то есть восстановлением того, что в советское время запрещала цензура. Тогда французский сюрреализм пользовался большим успехом. Немалую роль в этом сыграла опубликованная в 1994 году «Антология французского сюрреализма».

С. Дали. Благородство времени, 1977.

С тех пор стало выходить много переводов произведений сюрреалистов и тех, кто были с ними связаны (Бретона, Витрака, Арто, Лейриса, Батая и других), однако этого недостаточно для того, чтобы у российского читателей сложилось целостное впечатление о литературе французского сюрреализма.

- Однако в университетскую программу произведения сюрреалистов были включены далеко не сразу…

Насчет российских университетских программ могу сказать только одно: каждый университет определяет свою программу, и сюрреализм никогда не был «обязательным» чтением, в отличие от Франции, где «Надя» Бретона считается совершенно классическим произведением, и его изучают в университетах и старших классах школы.

Как вы относитесь к современным театральным экспериментам с обилием сильных раздражителей на сцене - криками, обнаженным телом, и так далее? На ваш взгляд, это маскировка под сюрреализм или мы просто не все понимаем? Как отличить истинное театральное искусство от эпатажной подделки?

Не всякий сильный раздражитель имеет отношение к сюрреализму, если только не понимать его как «ругательное слово». У меня позитивистское представление о назначении театра: я считаю, что театр - это система знаков и сообщений зрителю. Все эксцессы должны что-то обозначать, будь то мысль, эмоция или атмосфера. Все это должно работать на общую концепцию спектакля. Современный театр стремится изобрести разнообразное и завлекающее зрелище, придумывая все новые и новые приемы, и в этом можно увидеть аналогию разгулу сюрреалистической фантазии. Могут заимствоваться отдельные сюрреалистические образы, но я бы не назвала современную театральную режиссуру словом «сюрреализм». Эпатаж может быть уместен, но, если он разыгрывается на сцене ради себя самого, то мне он не интересен. Я не уверена, что раздражители на сцене, о которых вы говорите, имеют отношение именно к сюрреализму как культурному движению.

- Как вам кажется, какая из реалий современного мира пришлась бы по вкусу сюрреалистам?

Мне кажется, сюрреалистам бы понравился Интернет. Они увидели бы в нем буквальное и бесконечное воспроизведение любимой ими метафоры и представлений о красоте: цитируя Лотреамона, «прекрасный, как случайная встреча швейной машинки и зонтика на анатомическом столе». ■

Интервью подготовила

Наталия Макуни

Кафедра сравнительной истории литератур

Должность

Профессор

Ученая степень

Доцент, доктор филологических наук

Биографические сведения

Елена Дмитриевна Гальцова родилась в Москве. Образование: выпускница романо-германского отделения филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (1988, тема дипломной работы: «Поэтика «Созерцаний» Виктора Гюго»); в 1991 г. окончила аспирантуру по кафедре Истории зарубежных литератур филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова; в 1993 г. защитила в МГУ кандидатскую диссертацию на тему «Французская сюрреалистическая драматургия 1920-х годов» под научным руководством Л.Г. Андреева; в 2008 г. защитила в ИМЛИ РАН докторскую диссертацию на тему «Театральность в художественной системе французского сюрреализма» по специальности 10.01.03 – Литература народов стран зарубежья.

Научно-педагогическая деятельность

С 1988 г. преподает в высших учебных заведениях – в Российской академии театрального искусства – ГИТИС с 1988 по 1993 гг., затем, в 1993-2003 гг. по совместительству – в Военном университете (бывш. ВИИЯ), Французском Университетском коллеже (Москва), Московском гуманитарно-экономическом институте (Москва) и др. В 2004 г. - приглашенный профессор в Университете Клермон-Феррана им. Блеза Паскаля (Франция), отделение славистики, в 2008 г. – приглашенный профессор Университета Пикардии имени Жюля Верна (Франция), отделение компаративистики. С 1994 г. работает в Институте мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, в данный момент занимает должности ведущего научного сотрудника и заведующего научной лабораторией Rossica: Русская литература в мировом культурном контексте В РГГУ работает с 2004 г. по настоящее время, в данный момент - в должности профессора кафедры Сравнительной истории литератур. С 2014 г. по н. вр. - профессор кафедры Истории зарубежной литературы филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.

Область научных интересов и сфера научной деятельности

Французская и франкофонная литература и театр XIX-XXI вв., культурные связи между Россией и Европой, история идей, теория литературы, компаративистика, культурный трансфер, генетическая критика, автобиографическое письмо, взаимодействия между разными видами искусств в литературе, антропологические интерпретации литературы и театра

Публикации

Автор более 200 научных статей
  1. Сюрреализм и театр. К вопросу о театральной эстетике французского сюрреализма. М., РГГУ (с грифами ИМЛИ и научного совета РАН «История мировой культуры»), 2012, 546 с., 29,3 п.л. Антология французского сюрреализма 1920-х годов. (совм. с С.А. Исаевым). М., ГИТИС, 1994, 391 с.
  2. Moscou 2001 - Odyssée de la Russie. Critique, P., Janvier-fevrier 2001, № 644-645, 160 p. (совм. с В. Береловичем)
  3. Cahiers d’histoire culturelle « Les voyages du theatre. Russie/France ». Universite de Tours, N 10, 2001, 209 p. второе издание- № 22, 2009 (совм. с М.-К. Отан-Матье и Э. Анри)
  4. Превратности выбора: Антологии и словари в практике сюрреализма и авангарда. Сюрреализм и авангард в антологиях и словарях. М., РИО МГК, 2004, 236 с. (совм. с Т.В. Балашовой и Ж. Шеньо-Жандрон.)
  5. От текста – к сцене. Российско-французские театральные взаимодействия XIX-XX веков. М., ОГИ, 2006. 319 с. (Совм. с М.-К. Отан-Матье)
  6. Энциклопедический словарь сюрреализма. (совм. с Т.В. Балашовой). М., ИМЛИ, 2007. 581 с.
  7. Текстология и генетическая критика: общие проблемы и теоретические перспективы. М., ИМЛИ РАН, 2008. 267 с. (отв.ред.)
  8. Отв. ред. материалов международной конференции «Антропологический подход в изучении драматургии и зрелищных искусств // Новые российские гуманитарные исследования, сер. Культурология, № 4, 2009. http://www.nrgumis.ru
  9. Наполеоновские войны на ментальных картах Европы: историческое сознание и литературные мифы. М., РГГУ-Ключ С, 2011. Ред.-сост. Н.М. Великая, Е.Д. Гальцова, 640 с.
  10. «Отношение к иностранной культуре в советской литературе, искусстве и теории. 1917-1941 гг.» Специальная рубрика журнала. Сост. и ред. Новые российские гуманитарные исследования. Сер. Литературоведение – N 7, 2012 (6 п.л.); N 8, 2013 (14 п.л.). http://www.nrgumis.ru (Составление и редактура)
  11. Издательская политика СССР и иностранные писатели в 1920-1960-е годы. Европа, Америка. Подборка научных статей (6 п.л.). Составление и редактура // Новые российские гуманитарные исследования, Сер. Литературоведение. № 9, 2014, http://www.nrgumis.ru
  12. Западные писатели и СССР в 1920-1960-е годы: культура, идеология, власть. Специальная рубрика журнала (10 п.л.). Новые российские гуманитарные исследования, Сер. Литературоведение. № 10, 2015, http://www.nrgumis.ru . Составление и редактура.
  13. Постижение Запада. Иностранная культура в советской литературе, искусстве и теории. 1917-1941 (коллективная монография). М., ИМЛИ РАН, 2015 . 871 с. (54,5 п.л). Отв. ред.
  14. Тристан Тцара. Сюрреализм и литературный кризис. М., ИМЛИ РАН, 2016 (предисловие, перевод, комментарии Е.Д. Гальцовой). 96 с. (6 п.л.)